(Окончание. Начало в №№35, 36)
Мама кое-как выползла из хаты с моей помощью, и все мы отправились к лесу. Добрались до ближайшего кустарника, а сил идти дальше не было. В этом кустарнике мы и остановились. Наступила ночь. Где-то поблизости шёл бой. Мы втроём прижались к маме и забылись в глубоком сне, а мама всю ночь не сомкнула глаз. Позднее мы узнали, что за нами в деревню из партизанского отряда присылали подводу, но не нашли нас.
Потом мы вернулись в деревню, где в хате ещё оставалось немного картошки. Чтобы накормить нас, мама сварила её в солдатской каске, а другой посуды у нас не было…
Не успела сварить до конца, как раздались крики: «Немцы! Немцы!». Все опять бросились к лесу, а мама с нами с трудом добралась до ржаного поля, укрылись там и ждём… Что будет… Сидим, прислушиваемся. Выстрелов нет, но слышны шум моторов и лязг гусениц. Увидели мы, как по дороге от смолокурни медленно спускается танк, а за ним идут солдаты с автоматами. Все они двигались по направлению к нашей деревне. Потом стало совсем тихо: ни шума моторов, ни голосов не слышно. Выбрались мы из ржаного поля и тихонько пошли к нашему единственному дому, оставшемуся в сожжённой деревне.
Стали подходить ко двору хаты, как сестрёнка закричала: «Мама, немцы!». Вздрогнула я от этого крика, а сама гляжу и глазам своим не верю: мимо шли красноармейцы с автоматами, а на пилотках пятиконечные звёзды. «Наши! Наши!» — закричала я во всю глотку,и у всех у нас и у мамы выступили слёзы. А вечером на место сожжённой деревни пришли ещё части красноармейцев с командирами. Задымились походные кухни. Красноармейцы накормили нас. Кажется, такой вкусной пищи я не ела никогда…
Мама разыскала генерала, что прибыл с частью, и всё рассказала ему. Он очень внимательно и долго слушал её и посоветовал тут же написать письмо в Главное Политическое Управление Красной Армии в Москву.
— Сегодня же мы отправим Ваше письмо с нашей почтой, — сказал генерал.
Дали маме конверт и бумагу. Так мамино письмо ушло в Москву. Мама сердечно поблагодарила генерала. А потом по нашему деревенскому адресу пришло долгожданное письмо от папы. Радовались мы все, что папа наш жив и воюет с ненавистной немчурой.
Заодно написала мама и письма нашим родным. Вскоре за нами приехала из Горького наша тётушка Софья Ильинична — папина сестра — и увезла нас с собой. А папа приезжал за нами в Смолинку, но мы уже были в Горьком и увиделись мы с ним только в 1945 году, уже после войны.
В Горьком определили меня учиться в школу имени Ломоносова (Нижегородского района) во второй класс, мне уже было 14 лет. Отстала я в учёбе от тыловых ребят на целых три с половиной года. Сестрёнка Ксана пошла в тот же год в первый класс…
В семейном архиве Кочетковых среди наградных документов, Почётных Грамот Дмитрия Ильича и Татьяны благодарностей Верховного Главнокомандующего, десятков писем однополчан хранятся и письма жены Дмитрия Ильича Татьяны Андреевны, написанные из Белоруссии в первые дни после освобождения от гитлеровской оккупации. Написанные на листочках блокнота, записной книжки или плотной серой бумаге, они и через много лет сохранили, местами размытые, но читаемые строчки. И я с разрешения старшей дочери Дмитрия Ильича и Татьяны Андреевны — Альбины Дмитриевны знакомлю с текстом одного из сохранившихся письма, написанного 11 августа сорок четвёртого года из деревни Смольвичи Черьвенского района Белоруссии вскоре после освобождения:
«Здравствуй, Митя! Ты уже может и забыл о нас. Митька, родненький. Я с первых строк не могу всего написать, так много прошло жуткого времени… Мы живы и ты пока жив, а это самое большое счастье в свободной от немцев родине.
Митя, дорогой, пострадала я с детьми три года в этой глухой деревушке со всем страхом, ужасами, голодом и холодом. Кажется, перенести всё это может только упористый русский человек.
И вот дождалась я, наконец, долгожданного письма из далёкой, но такой дорогой и близкой родины и где, может быть, суждено будет умереть.
Дорогой Митя, детей у нас осталось теперь только трое.
Серёженька, наш дорогой, любимец, погиб от голода и болезней.
Как ни старалась я сохранить и поддерживать его и всех ребят, но не смогла его уберечь, нашего кроху… Я не считалась ни с чем, ни с какой работой и временем, а какая в деревне работа, ты и сам знаешь. Ничем не гнушалась я, но к немцу я за все три с половиной года оккупации не пошла, ни одной слезы не пролила я перед этой гадостью. Я люто ненавидела их, а потому и пошла в партизанский отряд и выполняла все задания командиров партизан. Научила я и детей наших ненавидить немцев, как и сама. Митя, с приходом Красной Армии я послала 7 писем родным и четыре письма в Москву, всё узнавала о тебе. Митя, пиши мне скорее, как ты живёшь?
Я думаю, что ты не удивишься, что у нас ничего нет — ни обуви, ни одежды, абсолютно ничего. Мы ушли из Минска в июне сорок первого. Кроме детей и всего, что было на нас, ничего не взяли. В последние минуты в Минске я была с Олей Михеевой, но был тогда такой налёт самолётов, что всё кругом смешалось и мы потеряли друг друга. Больше я ничего не знала о ней, как и она о нас. И осталась тогда совершенно одна с ребятами. Потом все мы переболели тифом, а я особенно тяжело, но выдержала. Видно, уж такая я живучая…
Пиши скорее нам письмо. Ждём твоей весточки.
11.08.44г., Таня»
Но ненадолго задержалась Татьяна Андреевна со своими дочурками в Горьком. Назначенный вскоре после войны Дмитрий Ильич в Администрацию группы Советских оккупационных войск в Германии по разрешению командования вызвал свою семью к новому месту службы.
— Так своими глазами, — вспоминает старшая дочь Альбина Дмитриевна, — увидели мы поверженную Германию. Я, как и в годы гитлеровской оккупации Белоруссии, увидела близко немцев. Но это были уже не те немцы с их наглостью и высоким самомнением, наводящих страх на беззащитных женщин и детей…. — Теперь я увидела покорных людей, работающих в развалинах разбитых зданий, убирающих щебёнку и мусор недавних боёв, восстанавливающих город, где нам с сестрами довелось жить и учиться в воинском гарнизоне.
А в сорок седьмом году отец получил новое назначение в Прикарпатский военный округ. Так оказались мы в древнем Львове, где продолжили учёбу в школе. Для меня это была уже четвёртая школа после довоенного Минска, а аттестат зрелости я получала уже в Ташкенте, куда в мае сорок девятого был переведён отец на должность начальника отдела Политуправления Туркестанского военного округа. В Ташкенте мы и прожили всей семьёй почти 15 лет до ухода в отставку отца.
С Ташкентом — этим замечательным красивым городом, его зелёными улицами и древними архитектурными сооружениями, остались у меня и моих сестёр самые добрые воспоминания. В школе я училась с ребятами разных национальностей, в том числе украинцами, приехавшими в Ташкент с родителями эвакуированного завода из Днепропетровска. Учились в школе девочки и мальчики родителей эвакуированного в войну из Ростова завода “Россельмаш», ребятами эвакуированных в Ташкент детских домов.
В Ташкенте я и мои сестры не только окончили среднюю школу, но и получили высшее образование в институтах узбекской столицы. Я окончила педагогический институт, Зоя и Ксана — медицинский, а самая наша младшая — Наташа окончила Консерваторию, став музыкальным работником.
В первые послевоенные годы в Ташкенте проживало немало известных всей стране писателей, деятелей искусств, художников.
Мы знали, что корреспондентом «Правды» в Ташкенте работал известный и любимый читателями писатель Константин Симонов. Здесь он продолжал работать над главами своей книги «Живые и мертвые». У отца было несколько встреч с Константином Симоновым. Один из журналов «Роман газеты» с публикацией глав книги Константин Михайлович подарил отцу с дарственной надписью: «Дмитрию Ильичу Кочеткову. Спасибо Вам большое за помощь и важные для меня советы! Уважающий Вас К. Симонов. 19.10.60. Ташкент. «Немало добрых советов писатель дал отцу в период его работы над книгой «С закрытыми люками».
Незабываемыми у нас были встречи с ведущими артистами Москвы и Ленинграда в академическом театре оперы и балета имени Навои.
Я всегда с самой глубокой благодарностью и любовью говорю о нашей маме, столько всего пережившей и несломившейся. Она не только сохранила нас, но и поставила всех на ноги. Вместе с отцом дали нам образование, научили нас жизни. Мама была примером в работе и в общественной деятельности. Рано поседевшая, с подорванным здоровьем, она оставалась неутомимой и энергичной во всех делах: часто выступала в гарнизоне перед молодыми воинами, в школах и учебных заведениях перед учащимися с воспоминаниями о войне, о партизанском движении в Белоруссии. Немало довелось ей, как коммунисту, выполнять партийных поручений, особенно в предвыборные кампании по выборам в Верховный Совет СССР, Верховный Совет республики и местные Советы. О её общественной деятельности писали и республиканская газета, и газета военного округа. Живя далеко от своей малой родины — Нижегородчины и Южи, она всегда думала о родных и близких её сердцу местах и людях.
Почти каждый год в отпускное время всей семьёй мы выезжали на Волгу, любимые отцом Клязьму и Тезу. Ездили и ходили мы до Холуя, Косовки, Снегирёва, где жили родные отца. Побывали и на знаменитом Борке под Холуем, связанным с именем Дмитрия Пожарского.
Папа рано ушёл из жизни — 1-го октября 1990 года. Памятью о нём остались его книги и газетные статьи, написанные в разные годы. В отдельной папке он хранил вырезки из газет и журналов о своей малой родине и её людях. Всегда помнил он и своих сослуживцев, и воинов-однополчан Великой Отечественной войны. Сколько сил и труда он вложил для создания музея Боевой славы 4-й Гвардейской танковой армии, в которой прошёл трудными дорогами войны.
Мама ненадолго пережила отца-дорогого мужа и друга, как и он, участвовавшая в войне за свободу и независимость нашей Родины.
Вместе в одной кладбищенской ограде старинного Нижегородского кладбища «Марьина роща» под гранитным памятником они нашли свой вечный покой: муж и жена, отец и мать, боевой полковник и рядовой воин-партизан Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.
С. САЙКИН,
Заслуженный работник культуры
России, дважды лауреат
литературных премий МВД РФ
и лауреат Ивановской области,
Почетный гражданин города Южи
от 12 мая 2012 года №37